За хвост и к потолку

Кадр из культовой кинокартины

Были сумерки, закат социализма, о котором не знал никто, даже сам социализм. Народ, любящий Сталина, шансон и смертную казнь, учили чтить Уголовный кодекс, мягкую улыбку Пал Палыча Знаменского и труд уборщиц. Народ скучал и лыбился, как подследственный на крошку-адвоката.

Вошел Жеглов, согнал со своего места Гришу Шесть-на-Девять и отчеканил:

- Здесь МУР, а не институт благородных девиц!

- Не дави из меня слезу, Маня.

- Отдел борьбы с бандитизмом - бандитизмом, понимаете? - поэтому вы нам не только места, а еще и в том месте, где мы вам укажем.

- Грраждане бандиты! Ваша банда полностью блокирована, поэтому советую вам сдаться - по-хорошему.

Даже осклабленное «Здесь, милый, не фронт, нам языки без надобности» звучало как: пленных не бррать!

А и то: был он в трех задержаниях - на складе, на набережной и у продмага - и ни с одного не ушел без жмуров и зарубок на нагане. Да здравствует советский суд, самый справедливый суд в мире! - главное, скорый.

Это были скрижали, и русские зазубрили их, как новый катехизис, как вернувшийся в Россию беспощадный Ветхий Завет.

А между прочим. Своим пацанячеством, шерифскими ухватками Жеглов запорол следствие, злобой к интеллигентскому гонору Груздева едва не оборвал ниточку к банде, да и вывел упырей под винтовки конвоя Шарапов, а не он. А слава была его, и любовь нации его, и страсть к эротичному черному реглану. Ибо любят командира, а не комиссара, кураж, а не правоту, Чапая, а не Фурманова. Так из романа про Шарапова «Эра милосердия» и вышел фильм про Жеглова «Место встречи изменить нельзя». Как говорил он сам: «Эра милосердия - она ведь когда еще наступит».

Говорухин в интервью поминал, что пробовал на Шарапова Бортника, но верхи не разрешили на главные роли двух актеров с Таганки; темнит, похоже. Не больно-то и упирался. У тертого, приземистого, стреляного Бортника в роли комроты разведки совсем бы иначе звучали слова «Я, между прочим, в это время не на продуктовой базе подъедался, а воевал!» и «Что такое офицерская честь, я не хуже твоего знаю - на фронте этому быстро учили». И в банде бы такому скорее поверили, и с Варей Синичкиной не смотрелись бы они студенческой парой между лекциями.

Но Говорухину в спорах с Жегловым не нужен был равный, он сам жил и работал под девизом «Пусть знают мощь закона враги!» - и потому сослал бывалого Бортника играть Промокашку. А Жеглову дал просто партнера, второго номера, белого клоуна с рукавами длиннее рук. Книжный Шарапов, заходя в малину, подталкиваемый шпалером в поясницу, помнится, подумал: «Мне б сюда гранату и автомат с полным диском - и мы бы еще поговорили на понял-понял». Представить такие мысли у Шарапова-Конкина как-то трудно - несмотря на биографию и желтые метки тяжелых ранений.

Снайпер из анекдота на Пушкинской площади удивлялся: «Попал Дантес - а памятник почему-то Пушкину!»

Удивимся и мы: взял «Кошку» Шарапов - а памятник зачем-то Жеглову.

Наш. Нерукотворный. Выше Александрийского столпа.

Памятник воле, злому ремеслу и последней правоте, которую мы снова всей страной ощутили за собой в 2014 году, к тридцать пятой годовщине фильма «Место встречи изменить нельзя».

Вот у памятника и встретимся. У правой ноги.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

«Место встречи изменить нельзя»: Роль, сыгранную сыном Марины Влади, вырезали из-за Конкина

Ровно 35 лет назад, 11 ноября 1979-го, состоялась премьера фильма Станислава Говорухина «Место встречи изменить нельзя», который стал классикой советского кино. Общеизвестно, что, когда шел показ серий киноленты, трамваи и троллейбусы ходили почти пустыми, а в стране снижалась преступность. О том, как рождался киношедевр, нам рассказали его создатели (читайте далее)