Марк Захаров: «У нас в Ленкоме нет раскола»

Марк Захаров: «У нас в Ленкоме нет раскола»

Фото: Евгения ГУСЕВА

- Марк Анатольевич, первым делом, конечно, хочется спросить о вашем самочувствии - недавно у вас была травма ноги, хотя этот вопрос не самый «деньрожденческий»

- Ну почему же? Тем более, что я эту травму, которую получил дома по неосторожности, успешно преодолеваю, и мне в этом очень помогла германская клиника. Так что сейчас я нахожусь в состоянии, так сказать, оптимизма.

- Вы уже репетируете новый спектакль?

- Начну репетировать 15 числа, после дня рождения. Это будет такой сплав под названием «Вальпургиева ночь», сценическая версия творчества Венедикта Ерофеева, в основе которой удивительное произведение в русской литературе - его поэма «Москва – Петушки», его разные пьесы, его проза для журнала «Вече» и, наконец, его дневники.

- А как же быть с запретом на мат, которого в «Москве - Петушках» хватает?

- Вы знаете, что запрет этот надо очень аккуратно и осторожно обходить. Не лезть на рожон, не демонстрировать, а в программке пометить, что в ограниченных размерах в спектакле используется ненормативная лексика. Ее будет, конечно, меньше, чем в самом сочинении Венедикта Ерофеева, но она останется. Ибо если ее нет – тогда это предательство по отношению к писателю.

- А как вам «Борис Годунов», поставленный в «Ленкоме» Константином Богомоловым? Не смутил «смутьянством»?

- Мы сознательно пошли на расширение эстетических возможностей нашего театра. Выбор пал на молодого режиссера, который вызывает интерес, вызывает любопытство и радость. Кроме радости, вызывает и, конечно, какие-то критические соображения, но без этого не бывает. Поэтому, в принципе, мы довольны, тем, что он сделал, хотя я спектакль оценивать как-то глубоко сейчас не берусь, да мне и не очень хочется, поскольку есть некая корпоративная солидарность – Константин Богомолов теперь в штате у нас работает.

- Вопрос, подсказанный жизнью: сейчас все так сложно, что разногласия могут случиться и в одной отдельно взятой семье. Жена, так сказать, патриот, а муж – так называемая пятая колонна и наоборот. А у вас с театре нет раскола, вызванного нынешней политической наэлектризованностью?

- Пока нас Бог бережет от этих разногласий. Мы всегда и много уделяли внимания этическим проблемам в становлении и развитии театра, и поэтому нам расколы и не грозят, я в этом убежден. Но я не истина в последней инстанции. Все бывает

- А иногда кажется, что «истина». У вас всегда хочется спросить что-то глобальное. Ну вот например, где сейчас брать радость жизни? Вы знаете способы ее добычи и места залегания?

- Некоторые знаю, конечно. Радость есть везде – она буквально под ногами, ее надо только видеть. Мудрецы всегда говорили, что радость нельзя откладывать. Вот, мол, я сейчас тружусь, чтобы мои правнуки потом наслаждались интересной жизнью. Но ведь не только ради этого? Надо сделать каждый свой день радостным и созидательным, чего-то такое добавляющим в твой жизненный опыт. Конечно, об этом, может, легко говорить, но трудно совершать...

- Марк Анатольевич, а день рождения дома будете отмечать?

- Ну конечно. Знаете, 81 год – уже, так сказать, не хочется никакого парада и шума. Так что в узком-узком кругу с очень близкими людьми. Ну и с «Комсомольской правдой», конечно.

- Спасибо, Марк Анатольевич! Ничто меня не удержит вставить эти ваши слова в интервью. Тем более, что в недавней своей «юбилярной» книге Александр Ширвиндт вас называет «режиссер в законе», и кстати, рассказывает, как вы с Андреем Мироновым батарею, найденную на помойке, ему пытались всучить на день рождения. Подарить, так сказать. Вот такой факт биографии легендарного худрука Ленкома.

- Было, было, что ж, дарили всякое. Нас многое связывает, не только «подарочные» батареи – мы вообще поддерживаем друг друга. И я радуюсь, что у меня есть такой друг, который думает очень часто так же, как я, о многих вещах. Я работал в театре Сатиры как раз в то время, когда на него сыпались разные чиновничьи запреты, неприятности и сам я был под запретом довольно долго, и за рубеж меня не пускали - в общем, я прошел все то, что бывает с шестидесятниками.

- Говорят, что театр живет 10-15 лет – и все.

- Нет-нет, неправда. Посмотрите хоть на МХАТ - очень долго жил, живет, умело пополняясь своими студийцами, и ничего ему не делается. Конечно, развивается театр волнами, могут быть и тяжелые периоды. И мы такой пережили, когда сразу ушли из жизни Абдулов, Янковский, когда потерял возможность выступать на сцене Караченцев. Но потом все как-то нормализуется. Вот к нам в труппу пришла теперь дочь Александра Збруева, хорошая девочка, хотя я как-то не ожидал, что она будет актрисой. Актерские династии обладают некой особенностью – когда-то я знал выдающегося артиста Бруно Фрейндлиха и у него какая-то была дочь… похожая немного на гадкого утенка. Что-то не предполагал я, что она будет таким красивым лебедем! А сейчас уже о Бруно Фрейндлихе говорят только как о папе своей дочери. Вот так бывает.

А ВОТ БЫЛ СЛУЧАЙ

Из книги Александра Ширвиндта «Склероз, рассеянный по жизни»

Однажды он (Марк Захаров – прим. «КП»), Григорий Горин и Андрей Миронов приперлись ко мне на день рождения. Вошли во двор и видят: валяется ржавая чугунная батарея парового отопления. Им захотелось сделать другу приятное. Взяли эту неподъемную жуть, притащили на третий этаж.

Открываю дверь.

– Дорогой Шура, – говорит Горин, – прими наш скромный подарок. Пусть эта батарея согревает тебя теплом наших сердец...

– Шутка, – говорю, – на тройку. Несите туда, где взяли.

Они, матерясь, тащат проклятую батарею во двор и бросают на землю. И вдруг Захаров говорит:

– Чтобы шутка сработала, ее нужно довести до абсурда.

Они вновь берутся за батарею и опять тащат ее на третий этаж. Открываю дверь.

– Дорогой Шура, – говорит Андрей Миронов, – прими наш скромный подарок!

– Вот это другое дело, – говорю. – Вносите!